читать дальшеВ ночь с 30-го на 1-е несколько часов болтался с конём по лесу - провожал багровый закат и любовался всем, что меня окружало. Проносился по прямым, как стрела, липовым амфеладам, шагал по высокому чертополоховому сухостою на берегу озера вслед за садящимся солнцем. Бродил по старым каменным ступеням, слушая, как кричат ночные птицы и стучат по граниту подковы. И много думал... Думал о том, что грядёт, и о том, что минуло. Любовался природой, пробуждающейся от долгого сна. Набрёл на вербу и алые кусты. Пролетел в мареве брызг по залитой паводком тополино-осиновой роще. Пел в полный голос. Конь то протяжно ржал, когда я замолкал, то поворачивал ко мне голову, останавливался и слушал. Он стал очень разговорчив последнее время.
Залетел на гору и медленным шагом спускался с неё на Запад. Траектории всадника и заходящего солнца сходились на линии горизонта. Вокруг не было не души и я, поддавшись внезапно нахлынувшим сильным чувствам, поднимал голову к небу и не сдерживал счасливых слёз. И в тот момент, когда яхонтовое солнце село и последние его лучи смолкли, на нас обрушилось одновременно всё - промозглый холод, желание тёплого дома, доброй встречи и вкусного ужина. Конь заволновался и уверенно повернул к торной дороге. И уже от самой опушки леса нам светили крестики тёплых окошек. Трёх в ряд. Первый дом от леса. и неслось переливистое преветственное ржание кобыл из двора.
А вчера я пас коня на озёрах. Там пробилась первая свежая травка. Смарагдовые шёточки на фоне прошлогодней породы. Проехал туда без седла и пас весь день. Потом мне дозвонился остальной народ и со своими конями тоже приехали. Мы пасли коней, жгли костёр на берегу озера, чумились, пили пиво. Я фотографировал. Было хорошо, только я немного подмёрз - озеро ещё подо льдом. Никто из этих простых смертных не говорил со мной о судьбах мира и высоких материях, они добродушно матюгались, баловались, курили, валяли друг друга в дорожной пыли и спали, забравшись на пасущихся коней. И было в этом что-то простое и незамысловатое.
Стреноженная кобылка Лада подобралась к превязанному в сторонке жеребцу Бьорну, пока мы были всецело поглощены жарением сосисок. Бьорн не упустил случая покрыть. Музыка на обоих берегах озера смолкла. Народ выпялился на редкостное зрелище. Я, покуривая вишнёвую трубку с вишнёвым табачком, усмехнулся - "Вот вам и Белтайн, дорогие товарищи, в полный рост". Любвеобильную Ладу пришлось от греха подальше зафиксировать в другом конце пляжа, что не мешало ей отчаянно "строить глазки".